В поисках «внутренней родины».

«Познание своего понятия принадлежит самой природе духа. Требование самопознания не обращено к человеческому духу извне, со стороны силы, ему чуждой; напротив, побуждающий к самопознанию бог есть не что иное, как собственный абсолютный закон духа. Всякая деятельность духа есть только постижение им самого себя, и цель всякой истинной науки состоит только в том, что дух во всем, что есть на небе и на земле, познает самого себя. Понимающее познание духа в его абсолютной бесконечности.» (Гегель)

Что нами движет, когда мы ищем истину? Что нас восхищает и завораживает, когда мы встречаем ее на какое-то мгновение? Что с нами происходит? Когда мы соприкасаемся с ее звучанием в произведениях искусства, в культуре человечества, в мире людей, и испытываем — пусть на мгновение, но этого достаточно — переживание чего-то значительного, чего-то запредельного, или, может быть, что-то запредельное просыпается в нас, — что это?
Что с нами происходит, когда мы читаем, ну скажем, вот эти строки Ремарка: «…Умирает время. Проклятое время. Оно умирает непрерывно. А мы живем. Мы неизменно живем. Когда ты просыпаешься, на дворе весна, когда засыпаешь – осень, а между ними тысячу раз мелькают зима и лето, и, если мы любим друг друга, мы вечны и бессмертны, как биение сердца, или дождь, или ветер, — и это очень много. Мы выгадываем дни, любимая моя, и теряем годы. Но кому какое дело, кого это тревожит? Мгновение радости – вот жизнь! Лишь оно ближе всего к вечности. Твои глаза мерцают, звездная пыль струится сквозь бесконечность, боги дряхлеют, но твои губы юны».
Переведя дух, мы можем сказать только: «Как это красиво он написал!». Красиво, безусловно, но почему «красиво», что мы называем «красотой», точнее: отчего мы чувствуем это как красоту?

***

Отчего-то именно теперь я очень хочу это понять. Хочу приоткрыть завесу над тем, что всегда было для меня живым, интуитивно ощущаемым, но недоступным пониманию. А сейчас, видимо, пришло время это нечто как-то для себя назвать. Хотя бы назвать.
Самой не разобраться. Обращаюсь за помощью к Мамардашвили и Гегелю — они об этом что-то знают! Мамардашвили взял с собой «Психологическую топологию пути», Гегель принес «Философию Духа». И Калинаускас занес три свои лекции на дисках, говорит: там и о самореализации, и о культуре, и о неявленном, в общем, разберетесь. А еще Бродский оставил нам свою статью «Кошачье мяу».

***

Мераб Мамардашвили:
«Истина обладает таким качеством или таким законом своего появления, что она появляется только в виде молнии (появление истины — как если бы истина светила бы в течение целого дня, как солнце, такого не бывает). Так вот, пока она есть — шевелитесь или пошевеливайтесь, пока мелькнул свет. Еще не на долгое время свет с вами, пока есть свет — работайте. Речь идет о времени труда, знак которого — секунда, доля секунды. Иными словами, пространство истины может быть расширено только трудом, а само по себе оно — мгновение. И если упустил его: все — будет хаос и распад, ничего не повторится — и мир уйдет в небытие. В том числе в бесконечное повторение ада. Это будет твое межеумочное, или несовершенное, порочное состояние, оно будет бесконечно повторяться, и ты никогда не извлечешь опыта, в том числе потому, что ты каждый раз пропускал мгновение — не останавливался в труде. Условно назовем это трудом жизни, который обозначен знаком молнии.»

В жизни действительно бывают моменты, когда как будто что-то приоткрылось на мгновенье, что-то сверкнуло, что-то позвало. И душа зажглась. Эти моменты составляют лишь мгновенье, но от них становится светлее. И они проходят. Проходят потому, что я прохожу мимо. Мне-то в голову не приходило, что на них можно останавливаться. Но состояние хочется повторить — в нем есть нечто живое и жизненно важное: это состояние необходимо как дышать. И я ищу. Когда совсем невмоготу и дышать уже нечем, я начинаю искать повторения. И действительно повторяю: прихожу на то же место, перечитываю ту же книгу (или другую книгу того же автора, если в этой книге при повторном прочтении вспышек меньше), иду в тот же театр на спектакль. Чтобы снова получить хоть каплю света от этих вспышек. И если спектакль действительно хорош, вспышек много. Душа отдышалась, отогрелась, можно снова заниматься привычными бесспорно нужными и важными делами. А чтобы не доводить до состояния, когда уже невмоготу, нужно, видимо, чаще ходить в театр. Обещаю себе делать это чаще. Но это обещание такое же, как вспышка — сразу прошло. Так я повторяю один и тот же сценарий: я пробегаю по вспышкам. Я проношусь, как в ночном скором поезде мимо станций, которые на миг освещают купе, и потом снова темнота. И остаюсь в темноте. В той же темноте. Ничего не изменилось. Я не умею сама зажигать этот свет.
Теперь учусь останавливать свой бешено несущийся поезд и выходить на станции. А там — целый мир! Если войти, остановиться в момент впечатления, или вернуться после, войти в этот свет, там можно узнать очень многое о себе, о людях, о мире, о Боге. Каждая вспышка — это дверь в мир живого, ясного сознания, в мир истины. И тогда что-то меняется. Тогда меняюсь я. Я обогащаюсь, наверное, но не это важно, я становлюсь ближе к себе истинной, к себе настоящей. К себе, которой хочу быть. И я начинаю понимать, как я могу сама зажигать свет.
И еще тогда я «привыкаю» к свету, я как будто могу вместить больше света. Ведь и раньше мне попадались произведения, наполненные вспышками настолько, что вместить все это было сложно. Я быстро уставала и откладывала их на потом. Вот, читала, например, Гегеля — влюбилась, он восхитителен! Поэт, просто Пушкин в философии. Буквально в каждой фразе, в каждом абзаце — алмазные россыпи яркой красоты, точность мыслей и образов, россыпи живой сияющей истины. А как он преподносит! Он играет, он флиртует с истиной, он — ее счастливый любовник. Я восхищена! И что же? — Объевшись красотой на десяти страничках, отложила на несколько месяцев. Переела. Тяжело. То же с Чайковским. С Моцартом. Прекрасно, восхитительно! Но тяжело. Много. Отложила, не слушаю. И только теперь, когда научилась открывать дверь и входить, когда начинаю не только пассивно воспринимать, но и принимать участие в действе, тогда могу находиться очень долго. Могу вместить больше света.
Парадокс: пассивно воспринимаешь, то есть ничего не делаешь — устаешь, активно участвуешь, прикладываешь усилие — не устаешь, а отдыхаешь. И энергии больше, и сил больше, и бодрость такая свежая, юная, не хочется ни спать, ни есть, а хочется творить и творить. Во славу истине, во славу небесам. То, что Мераб Константинович говорит: «пространство истины может быть расширено только трудом», так этот труд сам по себе и есть наслаждение. Труд состоит лишь в том (если от слова «трудно»), чтобы быть внимательной, чтобы остановиться, когда сверкнула истина, не пронестись на инерции привычки, а заметить и задержаться. И войти. А там — это не труд, это кайф!

***

И дальше у Мамардашвили:
«… Условно назовем это трудом жизни. Путь прихождения к себе. Путь такого прохождения жизни, в результате которого ты приходишь к себе и реализуешь себя. Основной движущий мотив и пафос и страсть можно резюмировать словами ‘реализовать себя’. Реализовать себя во всем богатстве своих желаний, которые у тебя есть, но ты их не знаешь, природа их тебе непонятна. А реализовать то, природа чего непонятна, невозможно. Если ты не поймешь своих собственных желаний, то ты себя не реализуешь. И поэтому слова ‘реализовать себя’ совпадают со словами ‘понять, что ты есть на самом деле и каково твое действительное положение’.
Значит, первая фраза: реализовать себя. А вторая фраза следующая; она звучит примерно так — реализовать впечатление. Ну какая может быть связь между ‘реализацией себя’, которой мы придаем общий смысл (скажем, стать человеком, стать взрослым и т.д.), и ‘реализацией впечатления’? А это совпадает с жизнестроительной задачей. Задача состоит ‘в восстановлении или в узнавании того, что есть на самом деле’. Реализовали себя — реализовали впечатление. Так вот — реализовать впечатление. Впечатление имеет смысл описывать, если ты берешь его как знак какого-то скрытого и глубокого закона, стоящего за этим впечатлением. Если ставится задача установить скрытый смысл того, что я испытываю. Или закон, связанный с разгадкой природы времени и природы того, что я назвал трудом жизни. И если есть впечатление (то, которое мы должны реализовать), то реализация впечатления означает установление скрытого закона (а он всегда скрытый). Как элемент прохождения пути. Спасение, или освобождение. А быть свободным неплохо.»

Мераб Константинович называет этот труд «трудом жизни» и «жизнестроительной задачей», реализацией. Казалось бы, какая связь может быть между таким достойным делом, как реализация и строительство жизни, и каким-то впечатлениями? Но именно эти впечатления ведут нас туда, куда нам нужно. Они для нас служат указателями. Только через них, или с помощью них, мы можем узнать те скрытые внутренние законы и правила, по которым мы хотим жить и стараемся жить. По которым устроен наш внутренний мир. Чтобы узнать себя, себя истинного, настоящего. Узнать и понять, чего хочется и что для этого нужно. И тогда у нас появится то, что можно строить — мы будем знать, что мы построить хотим. Не то, что хотят от нас, а то, что хотим мы сами. А это зачастую очень разные вещи. Но это второе — знать, что хочешь построить. А первое — в процессе такого самоузнавания появляется тот, кто строит. Появляется Субъект. Мераб Константинович говорит описывать впечатление. Это не так просто, как кажется, потому что для этого нет внешней мотивации — от нас никто этого не ждет, никто за это не заплатит и не похвалит. Скорее наоборот: сочтут ненормальным или, в лучшем случае, лентяем. Но когда мы этим занимаемся, мы совершаем активное действие, мы самостоятельно продвигаемся вглубь нашей субъективности. В дебри субъективности, о которой ни мы, ни, тем более, кто-то другой ничего не знает. И нам приходится совершенно самостоятельно учиться ориентироваться в этом уникальном мире. И только то, что мы там узнали, мы можем с чистой совестью назвать своим. Это и есть процесс самоформирования субъекта, который имеет в виду Мамардашвили, когда говорит: «текст есть нечто такое, внутри которого рождается личность того, кто этот текст создает».
И еще он называет этот процесс «спасением или освобождением». И это так: мы спасены от непонимания, от дурной бесконечности, в которой повторяются те же ошибки, и мы также спасены от иллюзий и желаний, навязанных извне, созданных не нами, но которые мы принимаем за свои. А своих-то желаний не знаем, нам сравнивать не с чем. Во внешней жизни мы следуем общим законам и правилам, мы понимаем необходимость этого, принимаем необходимость этого. И постепенно забываем, что кроме внешней жизни есть что-то еще. Мы должны следовать правилам, созданным не нами, мы не принимали участия в их создании, а оказавшись пассивными потребителями, механическими исполнителями этих правил, не чувствуем себя живыми и только тоскуем о свободе. Но внутри, в субъективном пространстве мы свободны. Там, внутри мы свободны для собственного творчества, там мы сами ищем свои законы. Мы пишем свои законы, мы создаем. Тогда мы есть — есть тот, кто создает, творец. Мы дышим полной грудью. Мы творим. И тогда мы чувствуем, что мы истинно живем. Тогда мы живы. И это незабываемое, восхитительное чувство — быть Живым. Вот чего мы, собственно, хотим от жизни — быть Живыми.

И тут я понимаю, что «быть Живым» — это еще одно понятие, которое я интуитивно чувствую, ощущаю, хочу, но не понимаю до конца: что это — «быть Живым»? Могу описать только на языке чувств и ощущений. Но если я чувствую, не ужели этого не достаточно? — Не достаточно. Хочу узнать больше. Возможно, хочу знать, как это состояние создать. Из сказанного выше ясно, что для этого нужна собственная осознанная активная деятельность. Нужен тот, кто создает по своему выбору, субъект. То есть, нужно Быть. Быть и Делать. Здесь понятно: когда мы выполняем что-то машинально, мы можем не присутствовать в этом, не осознавать себя в это время, но когда мы творим нечто новое — о, тогда мы есть! То есть процесс творчества сам в себе предполагает наличие субъекта деятельности. Формирование субъекта деятельности. Согласна. И все же чего-то недостает. Обращаюсь к Мамардашвили снова. Он говорит:

«Живое питается законами или сущностями. То есть жизнь есть процесс извлечения порядка — живое живет извлечением порядка, и если жизнь не извлекает порядка, то она не живет. Вот вместо слова ‘порядок’ поставьте слово ‘сущность’ или ‘закон’. Необходимо воспроизводство акта жизни в следующий момент времени. А оно не само собой разумеется; воспроизведение акта жизни в следующий момент времени предполагает труд или работу извлечения порядка. В том числе извлечения смыслов, законов, сущностей, а переводя на наш язык, который мы уже ввели, извлечение того, что со мной происходит. Что я на самом деле чувствую?»

Вот вопрос: что я на самом деле хочу чувствовать, когда хочу «Быть Живой»? — Присутствовать, осознанно Быть. И дальше: «жизнь есть процесс извлечения порядка». То есть, творить, создавать, нет, не выдумывать — оформлять законы, которые есть, но не оформлены. Не явлены. Именно «извлекать», извлекать из неявленного. И этот процесс «воспроизводит акт жизни в следующий момент времени», то есть, пока я этим занимаюсь — я живая. «Извлечение смыслов, законов, сущностей» — искать суть! Присутствовать — быть при сути. Быть при истине. Быть включенной в ее свет. Включенной собственным внутренним усилием. Да, тогда я Живая. Да, я этого хочу, именно этого.
Но как не задаться вопросом: чьи это законы? Чья суть? Чья истина? Ведь процесс моего творчества состоит лишь в том, чтобы услышать и извлечь, оформить. Но кто их создал во мне? И чем я точнее слышу, чем вернее оформляю, тем ближе я к самой сути — я это знаю, чувствую: тем радостнее, мощнее и ярче свет! Но чей? — Пока оставлю без ответа…

***

«Человек — это существо, больное бесконечностью» (Мамардашвили).

Что мы вынашиваем в себе, когда поем о вечном? Что мы ищем, или что ищет нас? Мы исступленно просим счастья, но счастье — это и есть прикосновение к Вечности. Вечности в нас — ибо другого пути нет.
И «заболев» этим однажды — если хоть на миг удается прикоснуться к бесконечности собственной души, к величию собственного духа — мы больны навсегда.
Больны так, как будто Бесконечность и есть истинная родина. Далекая, непонятая, но не забытая. Напоминающая о себе как отголоски чего-то большего, чем я и вся моя жизнь. Мамардашвили где-то сказал: «Все ли, что есть наша жизнь, происходит в нашей жизни?». И действительно есть чувство, что есть у меня жизнь, которая происходит за пределами этой моей жизни. Как будто я нахожусь здесь, и, вместе с тем, некая часть меня находится где-то еще во вселенной. Даже не «где-то», а везде во вселенной. Одновременно везде, не в прошлом или будущем, а в постоянном настоящем, в вечном настоящем. В Вечности. Может быть, я знаю — на уровне прямого знания, которое не требует доказательств, знаю и все, — знаю, чувствую, ощущаю: какая-то часть меня вечно живет в бесконечности. Одновременно «здесь и сейчас» и «везде и всегда» это происходит, происходило и будет происходить. В каждый момент времени это Есть. Всегда есть.
Это чувство приходит не часто, но случаются в жизни события, которые вызывают это чувство, в которых оно звучит особенно остро. События, встречи. Стихи, которые написаны как будто обо мне. Музыка, в которой каждая следующая нота оказывается той самой правильной, идеальной, как будто ее поет моя собственная душа. Лицо человека, которого, я точно знаю, что вижу впервые в жизни, но кажется, будто знаю всю жизнь. Площадь в городе, в который попала в первый раз, и вдруг чувство, как будто на этой площади прошла вся моя жизнь, здесь я родилась, здесь жила и любила, и здесь остались те, кого я люблю; каждый камень, каждая ступенька помнят меня, здесь — моя родина.
И еще так звучит собственное творчество, когда удается «сотворить», проявить то, что действительно хотелось. Как приближение, максимальное приближение к собственной внутренней истине. И если «Творческие способности — это способность смотреть в себя и проявлять увиденное максимально точно» (Игорь Калинаускас), тогда, занимаясь творчеством, мы ищем свою внутреннюю родину. И находим свою родину. Чем честнее я выбираю слова (ноты, краски), тем ближе я к моей родине. Каждое правильное слово приближает меня к ней. Каждое правильное слово снимает часть пелены на зеркале, и в какой-то момент покрывало спадает, и я вижу. Вижу то, что чувствовала, но не могла понять, что искала, но не могла назвать, что звало, ныло и плакало, что хотело родиться на свет. Я узнаю то, что звало. И в этот момент больше нет тоски и боли, в этот момент я дома. Вот этот момент — Событие в Вечности. Для меня. Спадает покрывало с огромного зеркала, и я вижу Свет. Свет истины. Но лишь на миг. В следующий миг нужно снова искать. Следующий миг уже другой, в нем истина проявляется по-другому. Я могу ее проявлять в какое-то мгновение, если настроюсь на ее звучание в это мгновение. Если совпадет. Если удастся уловить это тонкое звучание, уловить и воспроизвести. И вот звучание совпало и воспроизведено в этот момент. А в следующий — все другое, новое. Так, сама Истина всегда не явлена. Я могу проявить только отражение ее в этом моменте моей жизни. Но в самом движении к истине я чувствую себя живой. Пока я двигаюсь к свету, у меня есть свет. То есть, Свет появляется, когда я двигаюсь к нему. Истина появляется, когда я ищу ее. Та истина, которая неявлена по определению, которая живет в запредельном, то есть за пределами любых описаний, может быть явлена на мгновенье, если описание будет созвучно этому мгновенью.
Так что же это за пространство, в котором живет истина, живет неявленное, запредельное, живет все то, что в каждый миг разное и каждым человеком видится и проявляется по-своему, но все же суть одно? Что это за точка, из которой разворачивается бесконечная вселенная? И кто сотворил ее?
И еще. Свет появляется, когда я иду к нему. Истина проявляется, когда я ищу ее. В движении, в поиске я живая. И я счастлива. То есть, важен сам процесс, движение, поиск, путь. Свет и есть Путь. И счастье. Свет рождается «между» мной и неявленным, а, значит, зависит от наличия обоих. Без меня, без моего желания и устремления, без моей тоски о доме не родился бы свет. Чтобы родился свет, нужна не только истина, но и тот, кто в нее безумно влюблен. Получается — мы, люди, своими желаниями, устремлениями, исканиями и создаем Сияние Истины, которая без нас оставалась бы темной точкой, пусть и объемлющей бесконечность. И своим многообразием восприятий рождаем разнообразие миров. Мы, люди — безумцы, влюбленные в истину, больные бесконечностью, мы творим реальность из своей любви. И эта истина запредельная, неявленная, эта точка, объемлющая бесконечность, живет в каждом из нас, через каждого из нас проявляясь по-своему. Мы и дети творения, и творцы. И когда мы ищем запредельного — это запредельное ищет нас. Мы — суть одно. Творец и творение — суть одно. Я и запредельное — суть одно! Я вечно пребываю в бесконечности и я же об этом вспоминаю, тоскую и об этом пишу.
Вот и ответ на извечный вопрос: если есть Творец, то куда он смотрит, глядя на несправедливость, дикость и жестокость окружающего мира? — Так это же мы «натворили» своим пренебрежением к Истине, к своему Запредельному, к своей Сути. Творец и творение — суть одно!

Виктория Балыкина